Никки почувствовала, как ногти впиваются в ладони, и усилием воли заставила себя разжать кулаки.
– Значит, Энн предложила вам всем свободу, а вы предпочли оставаться рабынями?
Все три сестры Света гордо вскинули головы.
– Мы поступили так, как было лучше для всех, – заявила Георгия. – Мы сестры Света и не принадлежим себе. Наш долг – облегчать людям страдания, а не причинять.
– Кроме того, – добавила сестра Обри, – что-то мы не заметили, чтобы ты пыталась удрать. Похоже, время от времени ты свободна от присутствия его превосходительства, но ведь не уходишь.
– Откуда вы знаете? – нахмурилась Никки.
– Ну я... я... – замялась Обри. Никки схватила ее за глотку:
– Я задала вопрос. Отвечай!
С помощью магии Никки усилила нажим. Лицо сестры Обри налилось кровью, глаза закатились: магия Никки начала высасывать из нее жизнь. Но Джегань контролировал разум сестер, и им было запрещено прибегать к магии без его соизволения.
Георгия тихонько коснулась руки Никки.
– Просто его превосходительство спрашивал нас об этом, вот и все. Отпусти ее, сестра. Пожалуйста.
Никки отпустила Обри и вперила грозный взгляд в сестру Георгию.
– Спрашивал вас? Что именно спрашивал? Что он говорил?
– Он просто хотел выяснить, известно ли нам, почему он временами не может проникнуть в твой разум.
– Он нас мучил, – добавила сестра Рошель. – Мучил, потому что мы не знаем ответа. И не понимаем, как такое вообще может быть.
И тут Никки поняла все.
Сестра Обри потерла шею.
– Да что с тобой, сестра Никки? Почему это его превосходительство так тобой интересуется? Почему ты способна сопротивляться ему?
Никки повернулась к выходу, бросив через плечо:
– Спасибо за помощь, сестры.
– Если ты можешь освободиться от него, почему не уходишь? – крикнула ей вслед сестра Георгия. Уже в дверях Никки оглянулась:
– Мне нравится смотреть, как Джегань мучает вас, ведьм Света. Не хочу лишать себя возможности любоваться столь дивным зрелищем.
Сестры не реагировали на ее оскорбления – они уже привыкли.
– Сестра Никки, – спросила Рошель поправляя прядь волос, – чем ты так разозлила его превосходительство?
– Что? Ах это... Да ничего особенного. Просто заставила солдат привязать коммандера Кардифа к вертелу и поджарить его на костре.
Дружно ахнув, сестры отшатнулись, сделавшись похожими на трех сов на ветке.
Сестра Георгия мрачно уставилась на Никки.
– Ты заслуживаешь всего, что делает с тобой Джегань, сестра. И того, что с тобой сделает Владетель, тоже.
– Да, заслуживаю, – улыбнулась Никки и нырнула за полог.
В городе Ферфилд восстановилось некое подобие порядка. Но это был порядок военной базы, а от самого города мало что осталось. Дома-то стояли, но вот жителей уже практически не было. Кое-где виднелись обгорелые руины, остовы зданий с выбитыми окнами и дверями, все было подчистую разграблено.
Дома стояли, словно призраки былого. Там и сям сидели у стенок беззубые старики, следя невидящими глазами за толпами вооруженных людей, снующих по улицам. Осиротевшие детишки потерянно бродили по городу, испуганно выглядывали из проулков. Поразительно, насколько быстро исчезают везде остатки цивилизации, подумала Никки.
Шагая по улицам, она вдруг поняла, как чувствовали бы себя дома, если б могли чувствовать, – пустые, безжизненные, лишенные цели существования. Дома призваны к служению живым.
Улицы, заполненные хмурой солдатней, жалкими нищими, изможденными стариками и больными, хнычущими детьми, разруха и грязь – все это Никки уже видела в детстве.
Мать частенько отправляла ее на такие вот улицы помогать обездоленным.
В их несчастьях виноваты такие, как твой отец, – говорила мать. – А он точно такой же, каким был мой отец. Бесчувственный чурбан, который не заботится ни о ком, кроме себя. Он бессердечный.
Никки стояла, одетая в чистенькое голубое платьице, аккуратно причесанная, держа руки по швам, и слушала лекцию матери о добре и зле, о грехе и искуплении. Никки мало что поняла из ее слов, но эта проповедь повторялась так часто, что в конце концов она запомнила каждое слово, каждую истину, каждую мысль.
Отец Никки был богат. И – что с точки зрения ее матери куда хуже – не испытывал по этому поводу ни малейших угрызений совести. Мать объясняла, что эгоизм и алчность – два глаза чудовищного зла, постоянно рыщущего в поисках еще большего могущества и богатства, чтобы утолить извечный голод.
– Ты должна усвоить, Никки, что моральный долг каждого человека, главная цель жизни – помогать другим, а не себе, – говорила мать. – Деньгами благословение Создателя не купишь.
– Но как мы можем показать Создателю, что мы хорошие? – спрашивала Никки.
– Человечество – мерзкая клоака, ничтожная, отвратительная и глупая. Мы должны бороться со своей испорченной сущностью. Единственный способ доказать, что твоя душа чего-то стоит, – помогать другим. Это единственное доброе дело, которое человек в состоянии сделать.
Отец Никки происходил из знатного рода, но всю свою жизнь работал оружейником. Мать считала, что он и без того от рождения был богат, однако вместо того чтобы удовлетвориться этим, занялся приумножением унаследованного состояния до бессовестно огромных размеров. Она говорила, что единственный способ сколотить состояние – это так или иначе отбирать средства у бедных. Прочие представители знати, как мать и ее приятельницы, были рады, что не вытягивают жилы из бедняков.
Никки чувствовала огромную вину за дурные поступки отца, за его не праведно нажитое богатство. Мать говорила, что прилагает все усилия, чтобы спасти его заблудшую душу. Никки никогда не беспокоилась за душу матери, ведь люди всегда говорили, что ее мать – сердечная и заботливая, но иногда по ночам девочка лежала без сна, тревожась за отца, опасаясь, что Создатель покарает его, прежде чем отец сможет искупить свои грехи.